Создание кружка / школы психоанализа Зигмундом Фрейдом

«В 1903 г. Фрейд основал кружок, который аккуратно собирался вечером по средам, и из которого впоследствии выросли Психоаналитическое общество и его отделы, рассеянные по всем странам света. В него входили сперва Вильгельм Штекель, Альфред Адлер, Макс Кагане и Рудольф Рейтлер. Из них оба последних умерли, не создав ничего значительного в психоанализе. Кагане - друг детства Фрейда, переводчик лекций Шарко и Жанэ. Лет за 15 до своей смерти он разошёлся с Фрейдом.

Штекель, с 1912 г. находящийся у Фрейда в опале, в молодые годы своим литературным дарованием много содействовал распространению учения Фрейда в Вене и во всей Германии. Ротационные машины всех немецких газет стонали под тяжестью его хвалебных гимнов. Фрейд, несомненно, и без этой пропаганды пробил бы себе дорогу. Но это всё же не уменьшает прежних заслуг Штекеля по отношению к Фрейду, когда не было ещё так удобно выставлять себя сторонником психоанализа.

Адлер вышел из кружка из-за научных разногласий еще в 1911 г., так что теперь никто из основателей кружка не сидит больше рядом  с учителем. Через короткое время после образования кружка к нему присоединились Пауль Федерн, Эдуард Гичман, М. Штейнер и И. Задгер. Многие появлялись нерегулярно, как гости: среди них детский врач Фридъюнг, музыкальные писатели Макс Граф и Давид И. Бах, книгопродавец Гуго Геллер. Когда вступил я, там уже находился Отто Ранк, тогда ещё совсем молодой человек, без университетского образования. Он обратил на себя внимание Фрейда своим этюдом «Der Kunstler». Сейчас он доктор философии и приближённый Фрейда. Едва ли кто-нибудь другой имеет возможность так много беседовать с этим большим человеком, и мир ожидает от Ранка подробных записей.

Собрания кружка происходили в приёмной Фрейда. Мы сидели вокруг длинного стола, дверь из рабочей комнаты была открыта, оттуда виднелась большая библиотека. Фрейд любит собирать древности. В приемной стояла большая этрусская ваза, на его письменном столе многочисленные маленькие фигурки, главным образом, египетского происхождения. В этой квартире нам всё казалось преисполненным значения. Начиная с дивана и позади него кресла с ручками являвшимися ареной, на которой Фрейд занимался толкованием сновидений, и, кончая доносившимся издали шумом промывной воды, заставлявшем вспоминать о пациенте, который подкупил горничную Фрейда, чтобы тайком использовать именно это укромное местечко. Фрейд сидел в конце стола и председательствовал. Перед ним лежал листок бумаги. После ужина подавался чёрный кофе и сигары. Сам Фрейд дымил безостановочно. Обычно вступлением к вечеру был доклад, не всегда непременно из области психоанализа. После этого начинались прения, в которых каждый должен был принимать участие. В небольшой вазе лежали жребии, и Ранк, назначенный вскоре секретарем, вынимал их и указывал, в каком порядке должны были выступать дискутирующие. Теперь у меня впечатление, будто Фрейд всегда говорил последним. Впрочем, может быть, что я не слушал тех, которые выступали после него, и таким образом память обманывает меня: Roma locuta, causa finita.

Вечера не всегда бывали интересны. Фрейд преследовал, главным образом, цель провести через горнило нескольких знающих предмет, хотя и посредственных голов, свои собственные мысли. Поэтому ему не особенно желательны были независимые личности, честолюбивые сотрудники с сильно развитой критической мыслью. Мир психоанализа был его представлением и его волей. Кто принимал его представления, тому он был рад. Он хотел смотреть в калейдоскоп, который с помощью игры зеркал всюду отражал бы его собственную фигуру.

Особенно хороши были вечера, когда Фрейд сообщал свои собственные работы in statu nascendi:

«Воспоминание детства Леонардо да Винчи».
«Безумие и сновидения в «Gradiva», В. Иенсена.
«Анализ фобии пятилетнего мальчика».
«Случай невроза навязчивости».

Это самые значительные из всех работ, которые я слышал в том кружке. Изложение Фрейда в небольшом кругу было всегда гораздо смелее, чем на открытом докладе. Архитектоника была всегда такова, что его утверждения сперва казались странными, затем, подпираемые со всех сторон аргументами, они, в конце концов, становились в высокой степени вероятными. Кто знает Фрейда только из его книг, тот гораздо скорее способен на противоречие, чем лицо, испытавшее фейерверк его речей. Он, безусловно, не оратор. Он едва подымает голос. И всё же он Зигмунд. Он зачаровывает, повергает ниц. Его последние произведения мне нравятся меньше, чем более ранние. Но я охотно признаю, что они не хуже, и кажутся мне только такими; ведь я должен вычитывать из мертвых букв то, что я раньше впервые слышал из его уст».

Фриц Виттельс, Фрейд. Его личность, учение и школа, Л., «Эго», 1991 г., с. 111-113.