Роль великих людей / гениев в истории по Джону Берналу

«Как длинная цепь исследований, так и решающие открытия, порождающие новые отрасли науки, необходимы для научного прогресса, но если первые в большинстве случаев являются плодом применения ряда старательных, но обычных умов, то последние, как правило, ассоциируются с великими людьми науки.

Это привело к тому, что сложилось мнение, будто существование науки обусловлено исключительно гениальностью великих людей и, следовательно, наука в значительной степени изолирована от влияния социальных и экономических факторов. Миф о «великих» людях дольше сказывался на истории науки, чем на общественной и политической истории. Многие труды по истории науки фактически представляют собой не более, чем рассказы о великих исследователях (discoverers), которым эпохальные открытия секретов природы приходят в виде каких-то апостольских откровений.

Великие люди действительно оказывают решающее влияние на прогресс науки, но их достижения не могут быть изучены в отрыве от их социальной среды. Когда мы не видим этого, очень часто возникает необходимость объяснить их открытия, прибегая к «ничего не значащим» словам, таким, как «вдохновение» и «гениальность». Великие люди, таким образом, недооцениваются и принижаются теми, кто слишком ограничен или ленив, чтобы понять их. То, что они являются людьми своего времени, подчинёнными тем же плодотворным влияниям и страдающими от тех же общественных побуждений, что и другие люди, лишь увеличивает их значение. Чем более велик человек, тем больше пропитывается он духом своего времени; и только таким образом он сможет достаточно широко ухватить нужды времени, чтобы иметь возможность в корне изменить самый тип познания и деятельности.

Ни в одной области культуры и меньше всего в науке великие люди не могут не опираться на работу своих предшественников.

Ни одно открытие любой степени эффективности не может быть сделано без подготовительной работы сотен сравнительно незначительных и лишённых воображения учёных. Эти последние собирают, большей частью даже не понимая, что они делают, необходимые данные, на основании которых великие люди могут работать. Отдельные человеческие существа имеют самые разнообразные наклонности. И только немногие, вероятно, внесут свой вклад в науку, хотя в наше время сделать это имеет возможность большее количество людей, чем когда-либо раньше, и гораздо большее количество, вероятно, сделает это в ближайшем будущем. Эти избранные или избирающие себя для научной работы люди, вероятно, отличаются друг от друга почти во всех других особенностях. Такое положение вносит большое разнообразие в науку, но в равной степени необходимое её  единство обусловливается воздействием - сознательным или бессознательным - на неё общества. Именно это социально обусловленное единство науки делает возможным рассматривать её  как совместные усилия людей понять и тем самым установить господство над окружающей средой».

Джон Бернал, Наука в истории общества, М., «Издательство иностранной литературы», 1956 г.,  c. 29.

 

В самом конце книги Джон Бернал вновь возвращается к роли гения:

«Иногда высказывают соображение, что эта связь с экономикой затрагивает лишь второстепенные части науки и что великие открытия были сделаны гениальными людьми, не подверженными влиянию условий места и времени.

Коперник, Декарт, Гарвей и Линней могут служить примером людей, работавших далеко от центров технического прогресса своего времени. Это верно только отчасти, ибо XVI век в Польше, XVII-в Англии и Франции и XVIII - в Швеции были периодами национального подъёма. Все же остаётся фактом, что, по крайней мере, в первом и последнем случаях страны, где жили Коперник и Линней, не были центрами научно-технического прогресса и что ни Гарвей, ни Декарт не были тесно связаны с промышленностью. Это очевидное несоответствие объясняется тем, что дело не в том, где учёный родился или даже где он работал и умер. Раз учёный нашёл своё призвание, которому он себя всецело посвятил, он может работать везде, где бы он ни жил. Дело не в том, какой центр научной традиции сформировал его как учёного. Для Коперника и Гарвея это была Италия, которая только что прошла вершину своего экономического и культурного величия. Для Декарта это был культурный мир французского общества, находившегося как раз накануне вступления в «Grand Siecle» («Великий век»). Линней является исключением; в значительней мере самоучка, он покорил царство растений с помощью почти религиозной веры, преданности своему делу и тяжёлому труду. Однако его система умерла бы вместе с ним, если бы в его время не существовало множества садоводов и ботаников-коллекционеров, стремившихся всякими  средствами упорядочить свои гербарии. Семена науки не всходят и не растут, пока общественная почва не будет подготовлена для них экономической деятельностью.

Прогрессивный рост науки происходит вследствие постоянно обновляющихся взаимосвязей науки с промышленностью. С развитием человеческого общества роль техники и науки, как мы уже видели, постоянно возрастает. Также возрастает и роль сознательной и логической науки в технике. Нам трудно вскрыть среди массы ритуальной и традиционной техники древних времен некую подразумеваемую логику, которую мы могли бы назвать наукой. Мы можем признать эту логику таковой только потому, что мы знаем её будущее. Сегодня наука выступает как институт со своими правами, своими собственными традициями и дисциплинами, своими собственными специалистами и собственными средствами. Гораздо более важно, что каждая сторона жизни - промышленная, сельскохозяйственная, административная и, больше всего, военная - для своего повседневного функционирования всё в большей мере нуждается в помощи организованной науки и полностью зависит от неё в своём прогрессивном развитии. Эта тенденция не только не обнаруживает никаких признаков ослабления, а, напротив, усиливается, идет по пути роста сознания человеческой деятельности, неся с собой больший контроль над окружающей средой благодаря пониманию её законов».

Джон Бернал, Наука в истории общества, М., «Издательство иностранной литературы», 1956 г.,  c. 661-662.