Россия (СССР)
«Будет и мой черёд –
Чую размах крыла.
Так - но куда уйдёт
Мысли живой стрела?»
Осип Мандельштам.
Отечественный поэт.
Осип Мандельштам занимался в Сорбонне, Гейдельбергском и Санкт-Петербургском университетах.
Начинал в поэзии как символист, позже вошёл в группу акмеистов, о которых поэт сказал так: «Мы смысловики».
«Мандельштам - единственный русский поэт, не знавший ученичества и юношеских стихов (у Блока их много, у Цветаевой - тоже, у Ахматовой - меньше, у Гумилёва - мало. Но у Мандельштама их нет совсем!). Птицы учатся летать, но не учатся петь. Это дано им от природы. В 20 лет Мандельштам не только пишет как Бог, но он ещё и меняет судьбу и избирает веру. 14 мая 1911 года в Выборге, в методистской церкви, он принимает христианство».
Новодворская В.И. , Поэты и цари, М., «Аст», 2010 г., с. 255.
«Мандельштам читал у Анны Андреевны «Разговор о Данте». Мандельштам невысок, тощий, с узким лбом, небольшим прогнутым носом, с острой нижней частью лица в неряшливой почти седой бородке, с взглядом напряжённым и как бы не видящим пустяков. Он говорит, поджимая беззубый рот, певуче, с неожиданной интонационной изысканностью русской речи. Он переполнен ритмами, как переполнен мыслями и прекрасными словами. Читая, он покачивается, шевелит руками; он с наслаждением дышит в такт словам - с физиологичностью корифея, за которым выступает пляшущий хор. Он ходит смешно, с слишком прямой спиной и как бы приподнимаясь на цыпочках. Мандельштам слывет сумасшедшим и действительно кажется сумасшедшим среди людей, привыкших скрывать или подтасовывать свои импульсы. Для него, вероятно, не существует расстояния между импульсом и поступком, - расстояния, которое составляет сущность европейского уклада. А. А. говорит: «Осип - это ящик с сюрпризами». Должно быть, он очень разный. И в состоянии скандала, должно быть, он натуральнее. Но благолепный Мандельштам, каким он особенно старается быть у А. А., - нелеп. Ему не совладать с простейшими аксессуарами нашей цивилизации. Его воротничок и галстук - сами по себе. Что касается штанов, слишком коротких, из тонкой коричневой ткани в полоску, то таких штанов не бывает. Эту штуку жене выдали на платье. Его бытовые жесты поразительно непрактичны. В странной вежливости его поклонов под прямым углом, в неумелом рукопожатии, захватывающем в горсточку ваши пальцы, в певучей нежности интонаций, когда он просит передать ему спичку, - какая-то ритмическая и весёлая буффонада. Он располагает обыденным языком, немного богемным, немного вульгарным. Вроде того как во время чтения он, оглядываясь, спросил: «Не слишком быстро я тараторю?» Но стоит нажать на важную тему, и с силой распахиваются входы в высокую речь. Он взмахивает руками, его глаза выражают полную отрешённость от стула, и собеседника, и недоеденного бутерброда на блюдце. Он говорит словами своих стихов: косноязычно (с мычанием, со словцом «этого...», беспрерывно пересекающим речь), грандиозно, бесстыдно. Не забывая всё-таки хитрить и шутить».
Гинзбург Л.Я., Литература в поисках реальности: Статьи. Эссе. Заметки., Л., «Советский писатель», 1987 г., с. 238-239.
Она же так объясняла деятельность О.Э Мандельштама: «Люди жертвовали делу жизнью, здоровьем, свободой, карьерой, имуществом. Мандельштамовское юродство - жертва бытовым обликом человека. Это значит - ни одна частица волевого напряжения не истрачена вне поэтической работы. Поэтическая работа так нуждается в самопринуждении поэта; без непрерывного самопринуждения так быстро грубеет и мельчает. Всё ушло туда, и в быту остался чудак с нерегулированными желаниями, «сумасшедший»
Гинзбург Л.Я., Человек за письменным столом. Эссе. Из воспоминаний. Четыре повествования. Л., «Советский писатель» 1989 г., с.144.
«Мандельштам начала тридцатых всё чаще вёл себя как юродивый. Он беспрерывно требовал третейских судов, склочничал, скандалил, - жизнь его превратилась в трагифарс. Иногда они с женой бывали у Пастернаков. Хозяин после долгих просьб соглашался почитать. Мандельштам перебивал и начинал читать своё. Ему самому хотелось быть в центре внимания. Он говорил рискованные вещи, ругал власть почем зря, рассказывал политические анекдоты. Зинаида Николаевна его ненавидела. «Он держал себя петухом, наскакивал на Борю, критиковал его стихи и всё время читал свои. [...] В конце концов Боря согласился со мной, что поведение Мандельштама неприятно, но всегда отдавал должное его мастерству».
Быков Д.Л., Борис Пастернак, М., «Молодая гвардия», 2007 г., с. 472.
В СССР работы О.Э. Мандельштаму не находилось… Вероятно, это был один из факторов, что в 30-х годах XX века он демонстративно рвёт отношения не только с советской действительностью, но и с культурной традицией… Осенью 1933 года он пишет антисталинское стихотворение и читает его всем подряд:
Мы живём, под собою не чуя страны ,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы как черви жирны,
А слова как пудовые гири верны -
Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей -
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, куёт за указом указ -
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз
Что ни казнь у него, то малина
И широкая грудь осетина.
«В мае 1934 года его арестовали (как раз в этой проклятой квартире у них гостила Ахматова). Мандельштама не пытали, но он наслушался и насмотрелся. Он почти теряет рассудок, он называет многих из тех, кому читал эти стихи. Самых ценных - Лёву Гумилева, Ахматову, Пастернака - он не назвал. Назвал Эмму Герштейн (она потом возмущалась, а он ответил: «Не Пастернака же мне было называть!»). Слава Богу, по этому делу не взяли больше никого. Бухарин и здесь заступился (Сталин ему этого не простил). Безумного и больного, сразу состарившегося поэта отправляют на три года в ссылку в Чердынь, а потом даже разрешают выбрать Воронеж (минус 12 крупных городов, Воронеж таковым не считался). Кремлёвский кот знает, что птичка не улетит, он наслаждается агонией несчастного гения. А тот посвящает ему стихи и даже требует от Пастернака, чтобы он срочно полюбил Сталина. Иногда прорываются гениальные строчки, но читать весь этот бред и ужас тяжело, тем паче что чувствуется рука мастера. Даже во лжи, в унижениях, в бреду. В 1937 году кончается срок ссылки. Нет ни денег, ни заработков, ни жилья. Мандельштамы почти побираются, но многие трусят и ничего не дают. В Москву не пускают, они живут то в Савелове, возле Кимр, то в Калинине, наезжая на несколько часов в Москву за «сбором средств», то есть милостыней. Когда поэт приходит в себя, он забывает маскироваться и пишет великие стихи (но уже не антисталинские). И вдруг - радость! Литфонд даёт беднягам путевку в санаторий в Саматихе. Комната! Еда! Баня! Это кремлёвский кот вспомнил про смятый комочек перьев. В Саматихе его берут, и 2 мая 1938 года он исчезает навсегда. Приговор ОСО, транзитный лагерь под Владивостоком, последнее письмо, что нет смысла посылать вещи и продукты (отберут воры). Это была страшная смерть, смерть «доходяги», «фитиля», «Ивана Ивановича» (воры ненавидели интеллигентов). Его казнили руками блатарей. Большой грех - убить пересмешника, но ещё больший - отправить его живым в дальние лагеря на растерзание уголовникам».
Валерия Новодворская, Поэты и цари, М., «Аст»; «Аст Москва»; «Харвест», 2009 г.
Жена - Надежда Яковлевна Мандельштам.
Регистрация на конференц
Страница конференции во ВКонтакте: 
